Ученый – профессия на грани унижения

Настоящим письмом я решился продолжить дискуссию, начатую в Gazeta.Ru публикацией интервью Б. Г. Салтыкова и последующего ответа на него П. Петрова. Если попытаться коротко сформулировать позицию авторов, то она сводится к следующему. Б. Г. Салтыков предлагает искать выход из кризиса науки путем структурных реформ.

Небезосновательно ассоциируя фундаментальную науку с деятельностью РАН и, видимо, понимая, что сама РАН едва ли поддается реформированию, по крайней мере, в короткие сроки, Б. Г. Салтыков предлагает искать выход на пути интеграции науки и образования. Речь идет, таким образом, о реформировании Организации науки. Его оппонент небезосновательно полагает, что реформирование управления едва ли может что-нибудь изменить без решения важнейшей проблемы финансирования науки, влачащей сейчас нищенское существование. Исходя из посылки, что развитие науки обусловлено потребностью экономики, и не находя соответствующего запроса у нынешнего российского бизнеса, П. Петров приходит к пессимистическому выводу о неизбежном закате науки в России.

Отсюда вполне логически следует вывод, что подготовка научных кадров стране есть бесполезная трата денег и ее следует прекратить.

В целом эта точка зрения мне понятна и в чем-то близка. При этом позволю себе не согласиться с коллегой Петровым (автор тоже физик) в оценке причин и корней назревающего и, боюсь, уже неизбежного коллапса фундаментальной науки. В начале своего письма Петров выносит в заголовок два важных вопроса: "Почему же российское государство должно финансировать науку? И нужна ли наука российскому государству?". Я не знаю, нужна ли наука нашему государству, по крайней мере, в его сегодняшнем виде. Но если исходить из предположения, что фундаментальная наука России нужна, и задаться вопросом о том, кто ее может финансировать, то, с моей точки зрения, ответ может быть единственным – государство.

Почему фундаментальная наука должна финансироваться государством?

Дело в том, что достижения фундаментальной науки в большинстве случаев не могут быть непосредственно использованы в практической экономической деятельности. Такое применение результатов происходит либо со значительной задержкой во времени, составляющей обычно десятки лет, либо не происходит вовсе. Поэтому экономические институты в принципе не могут быть основным источником финансирования фундаментальной науки. Слишком долго надо ждать отдачи, и неизвестно, будет ли она вообще.

Единственно, кто может взять на себя это бремя, это собственно государство. Мировой опыт свидетельствует о справедливости этого заключения. Не противоречит ему и пример Массачусетского технологического института (MIT), приведенный в письме П. Петрова. Дело в том, что значительная часть грантов на научные исследования предоставляются в США именно правительственными организациями, которые берут на себя обязанности распределения бюджетных средств. Последовав примеру автора письма и затратив десять минут, я путем двух-трех "кликов" выяснил, что Национальный научный фонд США (NSF) запрашивает на 2005 финансовый год сумму в 5,7 миллиарда долларов. Желающие могут попробовать выяснить аналогичным образом бюджет Российского фонда фундаментальных исследований. Мне это не удалось.

Замечу, что NSF не предоставляет гранты на медико-биологические исследования (этим занимается Национальный институт здоровья NIH c бюджетом порядка 25 миллиардов долларов), ни на развития исследований, связанных с ядерными программами и ядерной физикой (этим ведает министерство энергетики), ни на финансирование космических исследований, которое в основном находится в ведении NASA. Таким образом, в США роль государства в финансировании науки чрезвычайно высока. Внушительны и суммы, выделяемые на научные исследования, причем заметная их доля распределяется через гранты.

Несколько иные механизмы финансирования науки в европейских странах. Но и здесь (в разных странах по-разному) роль государства в финансировании науки велика, а способы финансирования сочетают прямые бюджетные вложения и ресурсы, в том числе и бюджетные, предоставляемые по грантам. В последнее время быстро растет роль общеевропейских научных программ и грантов, предоставляемых организациями Европейского союза. Но и эти средства изначально поступают из национальных бюджетов, то есть предоставляются государствами.

Таким образом, фундаментальная наука практически везде финансируется государством.

Все вышесказанное отнюдь не означает, что промышленные корпорации вообще не участвуют в финансировании науки. Такое финансирование имеет место, но либо на стыке фундаментальной и прикладной науки, где экономическая отдача прогнозируема, либо оно преследует цели, не связанные с непосредственными задачами производства (воздействие на общественное мнение, реклама, благотворительность и т. п.).

Влияет ли развитие фундаментальной науки на социально-экономические процессы в государстве? Утверждая, что непосредственное и быстрое влияние фундаментальной науки на развитие экономики невелико, не хотел бы быть понятым в том смысле, что я вообще отрицаю такое влияние. Ключевым словами тут являются "непосредственное" и "быстрое". Роль такого (непосредственного и относительно быстрого) воздействия отводится прикладным и инновационным отраслям науки. Развитие же последних в значительной степени связано с состоянием фундаментальной науки и образования. При этом фундаментальные и инновационно-прикладные науки оказываются тесно связанными благодаря обмену научными кадрами и идеями. Наиболее эффективные кадры для прикладной науки практически всегда готовятся именно в лабораториях, занятых фундаментальными исследованиями. А наивысший уровень образования обеспечивается преподавателями, ведущими непосредственные научные исследования. Именно это обстоятельство и обеспечивает в основном относительно краткосрочный вклад фундаментальной науки в экономику. Поэтому в вопросе о необходимости интеграции науки и образования я полностью согласен с Б. Г. Салтыковым.

Есть и другие факторы, способствующие связям между двумя ветвями науки. Нередко лаборатории, ведущие фундаментальные исследования, нуждаются в наивысших технологических достижениях, которые только и могут обеспечить создание часто уникальной научной установки. Тем самым они не только обеспечивают спрос на высокотехнологичные устройства, но и нередко сами вынуждены заниматься соответствующими разработками, вовлекая в этот процесс технические компании. Таким образом, возникают связи между специалистами, занятыми в различных сферах науки и производства, и происходит взаимное обогащение идеями и методами. Понимая это, ряд корпораций нередко содержат чисто научные подразделения в принадлежащих им исследовательских центрах, занятых в основном прикладными исследованиями.

И последнее. Несмотря на все большую международную интеграцию науки, значимые научные достижения воспринимаются общественным сознанием в качестве достижения национального. Это в не малой степени способствует престижу образования и тем самым воздействует на развитие науки, в том числе и в секторе, непосредственно связанным с экономикой.

Таким образом, я полагаю, что Россия все-таки нуждается в фундаментальной науке, а ответственность за ее нынешнее и будущее состояние несет именно государство.

Демографический кризис в науке

Плачевное состояния нашей науки общеизвестно, и оно прекрасно проиллюстрировано в письме П. Петрова. Практически во всех научных институтах ситуация схожая: денег на исследования нет, оборудование старое, а зарплата ничтожна. Не вдаваясь в неконструктивную дискуссию на тему, кто виноват, зададимся вопросом, можно ли что-нибудь сделать и если да, то что. Именно этому и посвящено интервью Б. Г. Салтыкова, с которым я во многом согласен. Но беда в том, что предлагаемые им меры не могут дать быстрого результата. По моему же мнению, времени для спасения ситуации почти не осталось. И причиной этого является демографический кризис в науке.

В 90-е годы в нашей науке произошел массовый отток кадров, в основном за счет наиболее активного и работоспособного поколения, относящегося к возрастной группе в 30--50 лет. И сегодня значительная часть ученых, продолжающих научную работу в России, принадлежит к возрастной группе 55--70 лет. Часть из них продолжают более или менее продуктивно работать, нередко опираясь при этом на международное сотрудничество по упомянутому П. Петровым принципу Бендера: "Бензин ваш – идеи наши". Само по себе это не так страшно: опубликованная научная идея, будучи "проданной", все равно принадлежит ее автору, а такой способ работы позволяет не только получить результат, но и обучать научную молодежь, получающую доступ к современному оборудованию и в современные зарубежные научные центры.

Беда, однако, состоит в том, что ничтожность зарплаты не позволяет надеяться на сколько-нибудь значимый приток молодежи в науку. Правда, студенческая молодежь все еще приходит в лаборатории. И наилучшим образом дело обстоит именно там (и здесь Б. Г. С. прав), где имеются собственные образовательные центры или обеспечена тесная связь между научным и образовательным учреждениями. Однако качественный состав студентов заметно упал.

Наиболее способные студенты ведущих вузов еще на студенческой скамье ищут и находят возможность продолжения образования и последующего трудоустройства за границей. Другая часть находит работу в коммерческих компаниях. Но и те, кто приходят в науку, с большой вероятностью ее покидают. Невозможность содержать семью, отсутствие надежды на приобретение жилья ведут к тому, что внешняя и внутренняя эмиграция из науки продолжается и носит систематический характер. Многие молодые ученые, чаще всего лучшие, покидают страну или уходят из науки после 3--5 лет работы. Это касается и вполне успешных в научном отношении групп, а может быть, в наибольшей степени именно успешных. Таким образом, среднее поколение отсутствует, молодое "не доживает" до среднего возраста и связь научных поколений оказывается, таким образом, прерванной.

Следствием этого является неизбежная уже в самые ближайшие годы гибель уникальных научных школ, что, в сущности, и означает необратимую гибель российской науки.

Ведь в отличие от оборудования, зданий и прочих материальных ценностей научная школа не может быть куплена на деньги, которые, возможно, и появятся у государства в будущем. На основании обсуждения с многочисленными коллегами в России и коллегами-соотечественниками за рубежом берусь утверждать, что практически все они согласны с такой оценкой ситуации. Расхождения если и существуют, то только в том, возможно ли еще предотвратить указанный выше негативный исход.

Можно ли еще спасти российскую науку

Повторяю, я не знаю ответа на этот вопрос. Хочется надеяться, что если неотложные меры будут приняты быстро, то они могут принести хотя бы частичный результат и позволят выиграть время для более глубоких реформ. По-видимому, необходимо найти решение двух связанных проблем, а именно: создание условий для возвращения хотя бы части ученых, уехавших за рубеж, что позволит несколько восполнить дефицит в средней возрастной группе, и обеспечить приток молодежи в науку. Решение обеих задач возможно только при достаточно радикальном улучшении материального и социального положения ученых, что неизбежно сопряжено со значительными расходами.

В своем интервью Б. Г. Салтыков говорит, что знает молодых ученых, уехавших за рубеж и согласных работать в России за $400--500 в месяц. Я тоже знаю таких. Я только не знаю у нас ни одной лаборатории, занятой фундаментальной (я подчеркиваю это) наукой, где они могут получать такую зарплату. И они не возвращаются. И дело отнюдь не в том, что 75-летний завлаб не желает освободить для них место. В Объединенном институте ядерных исследований, где я работаю, запрещено занимать административные посты лицам старше 65 лет, но средняя заработная плата научных сотрудников, скажем, в нашей лаборатории, составляет около 5000 руб. Вдвое большую зарплату получают грузчики в некоторых московских магазинах.

И тут мы касаемся еще одной проблемы - низкого, на грани социального унижения, престижа профессии.

Естественно, что в этих условиях случаи возврата ученых, проработавших за рубежом 2--3 года, единичны. Есть и еще одна проблема. Многие из покинувших страну не могут вернуться, фактически потеряв здесь жилье, занятое выросшими детьми и их новыми семьями. Заплатить же единовременно необходимые для приобретения квартиры $100-150 тыс. не под силу ни одному европейскому профессору. Не решит проблемы и ипотека, поскольку из зарплаты $150--200 кредит возвращать невозможно.

Таким образом, решение демографической проблемы в науке возможно только при условии а) увеличения заработной платы ученых в 3--4 раза и б) создания возможностей для льготного приобретения жилья.

Поскольку невозможность решения этой проблемы сразу и для всех, по-видимому, очевидна, приходится искать пути селективного решения. Этот, вообще говоря, плохой путь позволит спасти хотя бы часть имеющегося "достояния" и не потерять все. Осуществление такого рода выборки возможно по профессиональному, географическому принципам или их сочетанию.

Профессиональный принцип подразумевает предоставление средств как для обеспечения исследований, так и для личного потребления, через гранты. В стране существует институт поддержки фундаментальной науки через гранты – Российский фонд фундаментальных исследований (РФФИ). При всех издержках и недостатках деятельность РФФИ в целом чрезвычайно полезна. Однако сегодняшний размер грантов практически не влияет на материальное положение ученых, составляя лишь малую долю от их весьма низких заработков. Я полагаю, что именно РФФИ со своей инфрастуктурой мог бы быть основой для соответствующей "пожарной" и селективной программы поддержки если не науки в целом, то, по крайней мере, наиболее успешных групп. Думаю, что для существенного воздействия на ситуацию надо увеличить объем распределяемых РФФИ средств в 10--20 раз, сохранив при этом число поддерживаемых проектов. Потребные для этого средства во много раз меньше, чем деньги, спешно выделяемые правительством на поддержку льготников.

Географический принцип поддержки науки, по существу, начинает уже формулироваться в связи с образованием наукоградов. Однако этот институт более эффективен для поддержки инновационной деятельности и в значительно меньшей степени – фундаментальной науки. Кроме того, он не затрагивает мегаполисы, в которых сосредоточена значительная часть научного потенциала. Подчеркну, что независимо от того, по какому принципу идет селекция, для решения проблемы необходимы вложения в обе составляющие – в заработную плату и жилищную поддержку, а непринятие срочных мер предопределяет гибель значительного числа национальных научных школ уже в самые ближайшие годы.

Коротко об авторе

Александр Ильич Франк, доктор физико-математических наук, главный научный сотрудник лаборатории нейтронной физики ОИЯИ. За кризисный период 1990--2004 гг. опубликовал более 50 экспериментальных и теоретических работ.

По материаллам сайта Газета.ru