Геннадий Бордовский:«Наша система образования была лучшей в мире»

Своим мнением о состоянии российского образования и реформе образовательной системы страны с «Росбалтом» поделился ректор Российского государственного педагогического университета им. А.И. Герцена, профессор Геннадий Бордовский.

- Многие ректоры российских вузов по-прежнему утверждают, что система образования в России — лучшая в мире, потому ее не нужно реформировать. Некоторые же говорят, что лучшей она была. А как считаете вы?

- Убеждение, что наша система образования — лучшая в мире — это, так скажем, вещь неоднозначная. Тот самый случай, когда можно говорить и да, и нет. Она была лучшей в мире в тот период, когда работала на советскую экономику и на социалистический лагерь. Эта была закрытая система, но она давала хорошие результаты для СССР и для стран соцлагеря. Она была хорошо продумана и хорошо решала те задачи, которые перед ней ставило столь же закрытое общество. Часто она была конкурентоспособной за пределами соцлагеря за счет интеллектуального капитала и новых идей. Причем, при малых затратах. Например, у нас были неважные вычислительные машины. Но программы, которые мы в них вкладывали, были на порядок лучше западных. И этот факт позволял нам достаточно долго конкурировать с Западом при значительно меньших затратах, чем там.

Сегодня ситуация изменилась. Мы раскрылись, мы перестали жить в замкнутом мире. Нам эта открытость обходится дороже, чем, например, США, Франции или Германии, потому что эти страны привыкли к открытости и к конкуренции. А мы лишь начинаем привыкать. Мы беззащитны со всех сторон. Всё, что сегодня производится в мире, попадает к нам. Всё, что мы может сдать на рынок, всё сдаем. Мы оказались в условиях конкуренции со всем миром.

- И в этой ситуации стали хорошо видны достоинства и недостатки нашей системы образования?

- Конечно. Когда в этих новых условиях я слышу снова и снова, что наша система образования лучшая в мире, я говорю коллегам: «Я с вами соглашусь, если вы назовете мне то, что мы лучше всех в мире производим. Что наша лучшая в мире система образования позволяет делать лучше всех в мире? Мы лучше всех в мире шьем обувь? Делаем автомобили? Перерабатываем древесину? У нас лучшие в мире технологии добычи и переработки нефти? У нас лучшая в мире политическая система? У нас лучшие в мире социальные условия и человеческие отношения? Мы терпимее к другим народам? К другим религиям? Что у нас лучше?
За исключением, конечно, может быть, оборонной промышленности, на которую, как известно, вся страна работала и создала солидный резерв идей и техники. Или, не исключено, мы до сих пор в области балета впереди планеты всей. Но балет, как искусство индивидуальное, не может характеризовать всю систему образования.

Для меня нет вопроса, надо или не надо реформировать нашу систему образования. Надо, конечно. Надо приближаться к реальностям рынка, к условиям конкуренции, к условиям отсутствия ответственности государства за судьбу каждого человека.

- Сегодня молодой человек должен только сам заботиться о себе?

- Он должен всё выстраивать сам: учебу, работу, жилье. Потому что никто ему этого не гарантирует. Наше новое общество лишь требует от него, чтобы он стал профессионалом. Иначе — никуда! Иначе — потерянные годы, отношения, нет самореализации и в итоге — потеряна жизнь.
Ясно, что человека нужно готовить таким образом, чтобы он понял: с самого начала он должен нести ответственность за то, что он делает в школе, в университете, за то, что он будет потом делать на работе...

- А что такое национальные особенности системы образования? И как их сохранять и развивать?

- Это еще одна проблема. Если мы курс на интеграцию с миром выбрали надолго, то нужно развиваться в том же самом направлении, в котором развивается весь мир. Но при этом мы можем оказаться со своими национальными особенностями в системе образования в той же ситуации, в какой в XIX веке оказались со своими национальными железными дорогами. Не совпала ширина колеи, и мы не могли быстро и легко переезжать в Европу. Приходилось перестраиваться на границе. Так вот, наша система образования может быть и хороша, но она не стыкуется по пустякам с системой образования других стран.

Наш прекрасный диплом не узнают или не будут узнавать в Европе. Потому что он абсолютно слепой: поступил — закончил — присвоена специальность. А по каким программам учился? В каком вузе? Нам-то всё понятно, потому что у нас все дипломы одинаковые. А за рубежом все дипломы — разные. Так вот давайте договоримся, что надо указывать в нашем дипломе. Программы? Уровень вуза? Национальный университет выдал этот диплом или университет, который вчера организовали у себя дома три преподавателя, как говорится, «вместе с женой»?

- Что вам нравится и не нравится в концепции реформы российского образования?

- Мне наша реформа напоминает пересадку дерева, например, яблони. Когда яблоню пересаживаешь с одного места на другое, она какое-то время болеет. Причин тому много: либо почва плохая, либо корневая система слабая, либо всё хорошее, но прошло мало времени, чтобы судить о процессе. Мы с реформой поступаем так: не получается, значит на следующий год «пересадим» ее на другое место.

Реформа образования, как пересадка деревьев, требует терпения, осторожности и времени. В реформе нельзя торопиться. По большому счету, нужен цикл как минимум в 15 лет, чтобы осознать, правильно ли всё сделано. А потому и готовить реформу надо обстоятельно, детально. Нужны предварительные эксперименты. И уж, по крайней мере, надо дождаться их результатов.
А мы, начав реформировать еще в 80-е годы, каждые два года меняем стратегию... Постоянное состояние реформирования для системы образования губительно, как и при пересадке дерева. Меня в нашей реформе смущает суета.

- А содержание?

- Оно определяется научным обоснованием, общественным гласным обсуждением. Пока же реформа делается так: мы знаем, как надо сделать, а вы делайте. Такова позиция части реформаторов. Но в системе образования есть много творческих и самокритичных специалистов. Нужен нормальный диалог с ними.
Я постоянно говорю, что надо иметь вузы и школы, которые идут опережающими темпами. Они прокладывают путь, хотя и рискуют. Потому что, сидя в кабинете, трудно или даже невозможно придумать новую рациональную систему, которая принесет плоды.

- В последнее время многие ректоры говорят, что реформой системы образования у нас тихонько прикрывают другую реформу — экономическую...

- Мне тоже так кажется. Просто говорить о монетизации системы образования — непопулярно. Но можно говорить о реформе образования, а под это дело запустить экономические механизмы. И вот когда они выскакивают, тогда и возникает раздражение у населения, у специалистов. Примеров много. Почитайте преамбулы концепций развития образования или их основные направления. У нас сейчас много таких документов. Так вот, в преамбулах, с моей точки зрения, всё правильно. Но если посмотреть, что предлагается конкретно, то легко увидеть, что эти благие намерения ведут в другую сторону.
Простой пример с ЕГЭ. Это совершенно необходимая и нужная вещь. Она нужна системе образования, системе управления на всех уровнях. Потому что система образования в последние годы, оставаясь единой, была до предела разной. За одинаковыми аттестатами зрелости не было качества полученного образования. Школьный аттестат в Москве и Благовещенске одинаковы только внешне. Но за ними — разные программы, разные преподаватели, разные учебники, разные часы на тот или иной предмет. А ЕГЭ дает надежду на объективную картину знаний. Он несет решение социальной проблемы. Он, наконец, стимулирует поступление в вуз — не надо сдавать экзамен. Хорошо? Хорошо!

Но тогда возникает проблема профориентации и профпригодности. Совершенно очевидно, что наша система подготовки к педагогическому труду совершенно не нужна в случае ЕГЭ. Например, человеку из Твери понравился фасад нашего университета, и он сдал свой хороший ЕГЭ. И занял место человека, который любит детей, работал с ними и выбирает наш университет и учительский труд сознательно. Принимая по ЕГЭ, мы получаем незнакомый контингент и часто не тот, который нам нужен.
Но это не всё! На тот же ЕГЭ хотят повесить финансовую часть, что неправильно и асоциально. Так, если ЕГЭ высокого уровня, то студенту дадут много денег, и он будет на них учиться. А если ЕГЭ маленький, то ему дадут 50 процентов, и он должен будет заработать остальные. А если ты заболел? Или у тебя не было хорошего учителя? Так система ЕГЭ с обещанным персональным финансированием закладывает несправедливость. И вроде бы нужное и важное дело превращается в свою противоположность...

- Многие считают, что реформа избавит вузы от пассивной системы обучения...

- Я тоже на это надеюсь. Дело в том, что мы исторически в школах и университетах усвоили репродуктивную технологию обучения, при которой самым главным носителем знаний является учитель или профессор. Задача же ученика или студента сводится к тому, чтобы послушать, записать и на экзаменах произнести. Это пассивная технология. Она воспитывает определенный тип человека, который привыкает следовать программам и заданиям. Как потом ждать от этого человека творческого отношения к своему труду?
В мире же давно учитель и преподаватель являются руководителями по выбранной тобой образовательной программе. Такого рода технология требует от студента понимания, что он пришел работать, искать, творить.

Одна из хороших возможностей, которую нам дает стыковка с Болонским процессом, это возможность опробовать продуктивную технологию образования. Затем — модульный принцип. Мы понимаем, что один и тот же результат может быть достигнут разными путями, например, дом можно построить из кирпичей разного размера. Так и модульный принцип дает возможность мобильности.
Например, наш студент прослушал в СПбГУ курс истории. Пришел и сказал об этом своему профессору. Преподаватель это признаёт, хотя читает другой курс. Он может заменить свой курс другими. Но для этого надо и преподавателям перестраиваться...

Чрезвычайно важно еще одно нововведение — контроль качества, и не только оценками. Рейтинговая система, которая осваивается, дает человеку представление о том, что он получил. Если студент с профессором не встречался, реферат не писал, на лекции не ходил, на семинарах не выступал, то он должен понимать, что у нет шансов получить хорошую оценку. Даже если на экзамене ему удастся переписать шпаргалку... Такой студент должен понимать, что у него нет шансов сдать предмет. А у другого — есть, более того, тому, кто занимался, вообще не надо идти на экзамен. Вот что такое рейтинговая система.
Там, где мы ее опробовали, возникла ситуация, когда студенты стали следить за тем, чтобы преподаватель не поставил хорошую оценку тому, кто пришел за ней извилистыми путями. Рейтинг дает и возможность получать повышенную стипендию. Это новые технологии. Мы будем их развивать.

- Будете ли вы выдавать собственные дипломы РГПУ им. Герцена?

- Пока нет. Но будем выдавать приложения к дипломам по формам, разработанным Болонским процессом. В этих приложениях прописана характеристика той образовательной программы, по которой учился студент. Этот документ позволит любому работодателю понять, из чего сложилась специальность.

- Сколько студентов сейчас обучается в РГПУ?

- Всего — 24 тысячи. На дневном отделении — 12 тысяч, на заочном — 1,5 тысячи, 7-8 тысяч человек учится заочно. У нас 1,5 тысячи аспирантов. Университет имеет филиалы в Выборге, Волхове и Дагестане.

Неонилла Ямпольская, ИА Росбалт.