Ректор ГУ-ВШЭ Ярослав Кузьминов: Невозможно провести реформу образования, не убедив профессиональное сообщество в ее необходимости

Десять лет назад Высшая школа экономики впервые начала участвовать в формировании российской образовательной политики. О том, как за эти годы изменились подходы к реформе российского образования, что необходимо для его дальнейшего развития, размышляет ректор ГУ-ВШЭ Ярослав Кузьминов.

- Ярослав Иванович, в 1997 году группа экспертов, в состав который вы входили, впервые предложила проект организационно-экономических изменений в системе образования. В СМИ и в профессиональном сообществе в те годы звучали обвинения, что вы предлагаете сэкономить на образовании как можно больше бюджетных денег. Теперь же в самом названии доклада, подготовленного Комиссией по вопросам интеллектуального потенциала нации, звучит вопрос, готова ли Россия инвестировать в свое будущее. Вы утверждаете, что государство задолжало школам и университетам 1% ВВП в год. Ваши взгляды за десять лет сильно изменились? Или времена наступили другие?

- Мы и в 1997 г. не предлагали экономить на образовании, и в 2007 г. по-прежнему видим в системе его организации и финансирования значительные внутренние резервы, не использовав которые, руководители образования просто не имеют морального права обращаться к обществу с требованием увеличить его вклад. 

Решения в системе образования должны приниматься теми, кто несет наибольшие потери в случае неудачного выбора. Это педагогические коллективы, с одной стороны, учащиеся и их семьи, с другой. Передать им право выбора, привязать к их решениям соответствующую часть бюджетного финансирования учебных заведений – на этом мы стояли в 1997 и стоим сейчас.

Конечно, наша позиция развивалась: в том числе в результате исследований, которые вела Вышка. Но ситуация в экономике и в образовании изменилась за эти 10 лет сильнее, чем наши взгляды.

Первое. Мы всегда утверждали, что оптимальный путь финансирования образования – это сочетание свободного выбора учащихся и педагогов с финансированием преимущественно за счет общественных фондов. Но в 1990-е годы у государства просто не было свободных ресурсов, чтобы направить в образование. Сегодня такие ресурсы есть, экономисты оживленно обсуждают, куда их вкладывать. В 1990-е мы говорили о механизмах, использующих  наличные ресурсы – и бюджетные, и частные. Бюджетные можно реструктуризировать, убрав внутренние потери. Частные можно было нарастить за счет повышения стимулов вкладывать в образование. Словом, это была программа модернизации образования в условиях резкой нехватки ресурсов, с упором на институты. Выбор был очень простой: или развитие с элементами нарастания неравенства, или деградация опять-таки с нарастанием неравенства. Ведь теневые услуги системы образования для состоятельных семей существовали уже тогда.

Сегодня Россия располагает достаточными ресурсами, чтобы решить обе задачи – и модернизации, заточенной на повышение качества и конкурентоспособность нашего образования, и обеспечения социальной роли образования, заложенного в нем механизма социального перемешивания.

Второе. За прошедшие с 1997 года время далеко зашло ухудшение качества педагогических кадров, распад профессиональной и академической морали. Вырос огромный сектор псевдообразования. Далеко не все педагогические коллективы сейчас имеют устойчивое здоровое ядро, не все способны даже при благоприятных внешних условиях восстановить качество образования и воспитания.

«Лобовое» повышение финансирования и высвобождение инициативы учебных заведений, формирование образовательного рынка в этих условиях не дадут однозначного результата.  Эти меры нужно сочетать с тремя новыми мерами: восстановлением эффективного контракта с преподавателями, восстановлением исследовательской, инновационной компоненты университетов и регулированием образовательных рынков, направленным на отсечение псевдообразования.

 - Как это выглядит применительно к университетам?

Конец 1990-х годов – это бюджетный дефицит и огромная задолженность. У государства тогда просто не было ресурсов поддержать университеты, выживали те, кто умел включиться в рынок. Зато во многих университетах были живы академические коллективы. Мы и предлагали такие механизмы, чтобы эти коллективы могли бороться за лучших студентов, чтобы они влияли на стратегии развития своих университетов, чтобы могли снять с должности ректора, который мешает университету.

Сегодня, через 10 лет, предложенные механизмы наконец приняты, провозглашены как меры политики. Но 10 лет не прошли даром. В первой половине 1990-х вели научные исследования 38% преподавателей российских вузов, теперь это делают лишь 16%. Новые механизмы стимулируют людей работать. А кого можно стимулировать сегодня? Значительная часть российских вузов уже не имеют отношения к университетской культуре. Они просто продают дипломы людям, заинтересованным в том, чтобы их купить. Не более 20-30 вузов имеют эффективно работающие и целостные академические коллективы, которые хотя бы в потенции сохраняют международную конкурентоспособность. Еще примерно в 100 вузах такие коллективы есть на уровне отдельных кафедр и факультетов. Количество таких живых и полуживых очагов академической жизни за последние 10 лет уменьшилось в два раза.

- В конце 1990-х ядро оппозиции реформам составляли ректора. Сегодня Вышка – один из признанных лидеров вузовского сообщества, ректора ведущих вузов охотно участвуют в Ваших мероприятиях, а РОСРО провел ряд совместных акций с Российским Союзом  ректоров. Словом, у Вас с ректорами уже даже не мир, а союз. В высшем образовании произошла перегруппировка сил? Кто сегодня представляет стороны конфликта?

Согласен, поле интересов сместилось. Фокус выбора политики сегодня – это выбор между образованием как институтом развития и образованием как простой услугой. Ведь и нынешнее образование востребовано, и будет востребовано еще 5-10 лет, пока население не убедится окончательно, что «облегченное образование» – недорогое и не требующее серьезных усилий, без риска «вылететь» с программы – не дает серьезной «зарплатной премии» и не приносит социального статуса.

Вот вы говорите, что у нас с ректорами мир. У нас мир не со всеми ректорами. Мы обнаружили союзников, а не противников, в тех руководителях университетов, которые отстаивали содержательную сторону образования. Да, многие из них вначале отождествляли «нормальное» образование с отказом от рыночных инструментов, от опоры на потребителя. Но если человек имеет единые с нами цели, с ним можно обсуждать средства.

В то же самое время часть «попутчиков реформы» конца 1990-х – начала 2000-х представляла массовые университеты, ориентированные на реализацию массовых услуг. Они-то были за рынок, за ликвидацию монополизма – они явно выигрывали в борьбе за широкого потребителя, поскольку научились предлагать тот товар, который массовый потребитель различал.  Нужен диплом с минимальными усилиями – пожалуйста.

Где-то 3-4 года назад окончательно оформилось новое размежевание.

Десять лет назад меня считали представителем крыла либералов, а ректора МГУ Виктора Садовничего – лидером консерваторов. Но сегодня в российском образовании ни либералов, ни консерваторов не осталось. Мы вместе выступаем против псевдообразования и говорим о необходимости инвестировать средства в образование. Виктор Антонович готов согласиться с необходимостью новых организационно-экономических механизмов, а я, в свою очередь, согласен с их вторичностью по отношению к восстановлению содержания образования и академической мотивации педагогов. Если мы сейчас не спасем то живое, что осталось в нашем университетском образовании, на смену либералам и консерваторам окончательно придут энергичные, предприимчивые люди, для которых торговля дипломами – такой же бизнес, как торговля бананами. Чтобы этого не произошло, сохранившие себя университеты должны получить значительные ресурсы – не от  рынка, а от общества. В противном случае Россия станет страной без университетов.

- Почему же ситуация с каждым годом ухудшается? Ведь государственные расходы на образование растут.

- Повышение финансирования бюджетных отраслей в 2000-х годах – это было «собесовское» повышение,  его цель не добиться результата для общества, а поддержать тех, кто занят сегодня в отрасли. Повышение зарплаты с 60% от средней по экономике к 70% улучшает положение работников образования, но не ведет к повышению его качества на 15%, как можно было бы предположить. Распределение ресурсов не стимулирует качественно работающие коллективы. Педагог-исследователь в вузе и педагог-воспитатель в школе полностью уравнены с теми, кто исполняет свои обязанности формально и даже некачественно. Разумеется, нацпроект по образованию противостоит этой тенденции, но это только 10% ресурсов государства. 90% продолжают распределяться по-старому.

Дело в том, что последние 15–20 лет в системе образования происходит неблагоприятный отбор. Те люди, которые приходили работать в данную сферу в этот период, хорошо понимали, в сколь плачевном социально-экономическом положении она находится. Безусловно, среди них была небольшая часть подвижников, без которых не обходится ни одно общество. Но остальные обладали гораздо меньшими возможностями, понимали это и не имели особых амбиций. На заседании Комиссии по вопросам интеллектуального потенциала нации 20 декабря член Общественной палаты Ефим Рачевский рассказал о социологическом исследовании воспитателей детских садов – исходного элемента системы образования. Так вот, в школе все они были закоренелыми «троечницами», «четверошницу» он обнаружил только одну.

Какими были учителя в советские годы? В 1930-е, 1950-е? Те, о которых написано в книжках? Это были учителя-воспитатели, неравнодушные к детям, видевшие каждого ребенка, а не просто головы в классе, охотно проводившие с ними время после уроков. Такие ситуации, когда учитель просто провел урок и потом забыл о детях, конечно, имели место, но немедленно осуждались педагогическим коллективом. Учитель не может не быть воспитателем. И такая культура в школе должна быть восстановлена. Школа сегодня уже не та, как даже 20-30 лет назад. Как только люди становятся родителями, они это видят.

- Героиня нашего времени – воронежская учительница Снежана Денисовна из передачи «Наша Russia», которая в каждой серии придумывает новые изощренные способы, как бы «развести на деньги» своих учеников и их родителей.

- Эту передачу я не смотрел, но ситуация, действительно, типичная. Поборы в образовании стали нормальным способом заработка, и Мониторинг экономики образования, который Вышка проводит в течение последних лет, это подтверждает. В развитых странах, с которыми мы себя сравниваем, такого нет.

- Что же делать? Ведь одним повышением зарплаты ситуацию не изменить.

- Необходимо выделить коллективы, в которых существует ядро нормальных педагогов, сохранилась адекватная мотивация и мораль, дать им ресурсы, пропагандировать их как образцы для подражания по радио и по телевидению. Нужна серьезная программа последовательной селекции, воспитания нормальной профессиональной морали учителя. Действительно, повышение зарплаты – лишь одна составляющая этой работы. Мы должны восстановить публичность в общем образовании, систему контроля поведения педагога со стороны его коллег. Только так можно восстановить то отношение общества к школе, о котором мы вспоминаем, когда произносим слово «школа».

Похожая ситуация и в университетах. Разница в том, что вместо функции воспитателя преподаватель университета должен выполнять функцию исследователя. Если поддержать 50 лучших вузов, как это сделали в Китае, они через 5 лет восстановят у себя академическую атмосферу. Им захотят подражать другие вузы. На мой взгляд, российскую систему высшего образования можно поднять достаточно быстро. Нужны лишь эффективные стартовые программы.

- Такой стартовой программой должен был стать приоритетный национальный проект «Образование». Возьмем хотя бы конкурс инновационных программ вузов, по результатам которого средства получили даже не 50, а 57 учебных заведений.

- Эту программу начали, но бросили на полпути. Многие вузы ограничились тем, что купили на полученные средства компьютеры, телескопы, какую-то другую технику. Но рано или поздно эта техника выйдет из строя, и что тогда? Необходимо ежегодно вкладывать средства в кадровое обновление, создание новых программ, образовательных инструментов.

Нужно срочно восстановить исследовательскую компоненту российских университетов.

- Могли бы вы назвать первоочередные меры, которые необходимо предпринять для того, чтобы вывести университетское образование из кризиса?

- Во-первых, необходим закон об исследовательских университетах. Такие университеты должны получать средства на фундаментальные исследования (на рубль образовательного бюджета – рубль научного). И формат финансирования и отчетности должен быть кардинально изменен. Сегодня преобладают короткие конкурсы, вузы получают деньги буквально на несколько месяцев, формально – по  государственному заданию. В таких условиях значительная часть ресурсов уходит на заполнение отчетности и другую имитацию деятельности. У  ученых отсутствует нормальный горизонт планирования своей работы, они постоянно чувствуют себя «подвешенными». Развиваются коррупционные отношения. Считаю оптимальным финансирование в виде пятилетних программ, управление и оценка которыми делегированы самому университету, а внешний контроль осуществляется по содержательным результатам с привлечением экспертов международного уровня.

Во-вторых, необходимо наполнить ресурсами конкурсную систему распределения грантов для развития жизнеспособных факультетов и кафедр в тех вузах, которые не получили статус исследовательского университета. Инструменты уже сложились и давно работают – это РФФИ, РГНФ, фонд Бортника. Но и количество, и размер, и срок исполнения проектов должны быть значительно увеличены: в 2,5-3 раза. Нужно создать отдельный фонд финансирования социально-экономических исследований, а РГНФ сосредоточить на именно «гуманитарной» тематике.

В-третьих, нужно использовать переход на систему «4+2» для селекции вузов и факультетов. Финансирование магистратуры в расчете на одного студента должно быть в 3 раза выше, чем бакалавриата – не меньше 200 тыс. руб. в год. В то же время право на реализацию таких программ должно быть обусловлено не просто предъявлением кадрового ресурса, а предъявлением ресурса исследовательского. Ведет вуз фундаментальные и прикладные исследования и разработки в конкретной области – может открывать подготовку магистров. Именно с магистратуры, как с «чистого листа», нужно начать новый этап развития вышей школы России.

В-четвертых, требуется другая система финансирования бакалавриатов вузов – через механизм, при котором «деньги следуют за студентом». Соответствующий эксперимент проводился в 2003–2005 гг., но оказался крайне неудачно организован. Достаточно сказать, что смысл механизма – в перераспределении студентов между вузами, а для эксперимента тогдашнее Минобразование выделило три региона, в которых по 2-3 государственных вуза. В Якутии вообще один! Сейчас есть возможность учесть ошибки и вернуться к этой идее.

Смысл новой модели финансирования в том, что чем выше результаты ЕГЭ (не говоря уже о победителях олимпиад), тем больше у абитуриента шансов выбрать более продвинутый вуз и учиться там бесплатно. Если человек набрал на ЕГЭ ниже 40 баллов, он лишается права поступления в вуз (но не лишается возможности пересдать ЕГЭ), если ниже 60 баллов – лишается права претендовать на бюджетное место. Такой подход позволит реструктурировать систему высшего образования на основе ответственных решений ее потребителей, без решающей позиции чиновников. Он приведет к закрытию двух категорий вузов – тех, где ничему не учат, и тех, где готовят в никуда. Я имею в виду вузы, выпускники которых не могут найти работу, потому что на рынке труда давно нет спроса на соответствующие специальности, или этот спрос на порядок ниже, чем число бюджетных мест. Сейчас студенты идут в такие вузы только потому, что предоставляют им «на халяву» бюджетное место, и это очень слабые студенты. В ряде регионов России, где мы имели возможность получить качественные данные о составе студентов, до половины тех, кто учился на бюджетных местах технических и технологических вузов, имели в школе не больше «тройки» по математике. Я боюсь летать на самолетах, которые обслуживают и ремонтируют такие инженеры…

- А будет ли аналогичный механизм для магистратуры?

Мне кажется, нет. Должно быть нормативное финансирование магистерских программ, но не может быть независимых от вуза экзаменов в магистратуру. Если мы дадим право на подготовку магистров только тем научным коллективам, которые имеют репутацию, во внешних экзаменах не будет необходимости. А если мы кому-то боимся давать право отбора – значит, не надо этому вузу доверять и государственную магистратуру.

В-пятых, университеты обязаны стать «прозрачными». Такой корпоративный портал, как у Высшей школы экономики, должен быть у каждого вуза. С детальной информацией обо всех программах, рабочих планах, успеваемости и рейтингах студентов, данными о каждом преподавателе, научными докладами и выложенными в открытом доступе учебными материалами. И детальным описанием материальной и финансовой базы учебного заведения, финансового плана и отчета о его исполнении, средних показателей вознаграждения преподавателей, их публикационной и научной активности. Администрация вуза должна нести ответственность за своевременное обновление и достоверность информации. Для этого не нужны дополнительные расходы, но это мощный механизм, позволяющий выявить псевдовузы. Не только Рособрнадзор, но и сами студенты увидят, насколько информация, представленная на портале, соответствует реальному положению вещей. Ведь псевдообразование воспроизводится не только благодаря тому, что добровольно встречаются два недобросовестных человека – студент и преподаватель. В значительной части оно – результат отсутствия информации у части семей, не имеющих представления о рынке образовательных услуг.

В-шестых, не обойтись без изменения системы социальной поддержки студентов. ГУ-ВШЭ – один из немногих вузов, который выполняет постановление Правительства России о социальных и академических стипендиях. Стипендии в Вышке получают не больше 20% студентов, но эти стипендии – реальная поддержка тем, кто нуждается, и реальный стимул отлично учиться. «Сложенная» социальная и академическая стипендия во ВШЭ превышает 3 тыс.руб.

Между тем большинство вузов России по-прежнему раздают всем сестрам по серьгам, мотивируя это мнением студентов. Конечно, проще раздать каждому по 600 рублей, чем создавать систему выявления лучших и тех, кто реально нуждается. В то время как лучшие студенты из малообеспеченных семей, получая и социальную, и академическую стипендию, могли бы жить на эти деньги и не отвлекаться на заработки в ущерб учебе.

Важный аспект социальной поддержки студентов – нормальные общежития. Сегодня общежития практически всех российских вузов «списаны» из пьесы Горького «На дне», и жить там нельзя. А без общежитий невозможно привлекать талантливых студентов из других городов. Европейские традиции аренды студентами жилья в России не приживутся уже потому, что рынок жилья в крупных городах сильно переоценен. Мы с Николаем Ивановичем Булаевым, недавно назначенным руководителем Рособразования, договорились совместно продвигать программу строительства общежитий нового поколения.

- Комиссия Общественной палаты по вопросам интеллектуального потенциала нации, которую вы возглавляли в течение двух лет, имела определенные рычаги воздействия на ситуацию в российском образовании. В профессиональном сообществе и в СМИ много говорят об ее участии в доработке различных законопроектов. Один из них – так называемый «закон о ЕГЭ», который был принят в начале 2007 года. Первоначальная идея этого закона, с которой выступил в 2004 году министр образования и науки Андрей Фурсенко, сводилась к тому, что ЕГЭ не должен быть обязательным для выпускников школ и что вузы могут принимать абитуриентов не только по результатам ЕГЭ, но и через дополнительные испытания. Но в законе сегодня записано, что ЕГЭ обязателен и для всех выпускников школ, и для абитуриентов вузов. Именно о таком формате единого экзамена образовательные реформаторы мечтали в 2001 году, когда эксперимент только начинался. Действительно ли в этом есть заслуга Общественной палаты?

- Наша комиссия, в самом деле, участвовала в доработке этого законопроекта. Мы вели переговоры и с Российским союзом ректоров, и с депутатами, и с представителями регионов, вообще со всеми, кто заинтересован в развитии образования. Дискуссия о ЕГЭ – тот замечательный случай, когда в профессиональном сообществе было достигнуто полное единство, и руководители министерства согласились с доводами общественности. Удалось найти формат, в котором идея единого экзамена как основной формы измерения была сохранена, но в то же время были определены принципы проведения всероссийских и межвузовских олимпиад, по результатам которых в вузы могут поступать 5% абитуриентов. Это та самая форма альтернативного поступления, о важности которой много говорил Андрей Фурсенко. В сегодняшнем формате ЕГЭ мне не нравится только то, что его можно сдавать лишь один раз в год. Человек должен иметь больше шансов, то есть быть застрахованным от случайностей.

- Не слишком ли большое «окно» для поступления в вузы открывают олимпиады? Руководитель Рособрнадзора Виктор Болотов часто повторяет, что победители олимпиад, как правило, набирают высокие баллы и на ЕГЭ.

- Об этом говорит и проректор ГУ-ВШЭ Григорий Канторович, отвечающий за набор студентов. Но есть исключения из правил. Даже если только часть талантливых людей будет чувствовать, что система отбора некомфортна, усилится критика в адрес ЕГЭ, тем самым демонстрируя его неэффективность. На мой взгляд, уже ради этого стоило сохранить олимпиады. Важно, что правила проведения олимпиад во многом напоминают правила проведения ЕГЭ, – «прозрачность», независимость результатов от субъективного мнения, высокая степень защиты от коррупции.

В этой ситуации уже никто не предлагает дать ректорам вузов право на свое усмотрение принимать 10% абитуриентов или ввести один дополнительный экзамен. Если помните, такие предложения звучали до назначения Андрея Фурсенко министром.

- С участием Общественной палаты был значительно переработан закон «Об автономных учреждениях».

- Да. Мы возражали против его принятия в первоначальной редакции, где вся деятельность автономного учреждения сводилась к выполнению текущих заданий учредителя. Для вузов, которые захотели бы стать автономными учреждениями, это означало бы отсутствие программы развития, долгосрочных научных исследований, социальных мер поддержки студентов. Мы организовали деловую игру с участием нескольких вузов, пригласили туда главу Федерального казначейства Татьяну Нестеренко и председателя думского Комитета по образованию и науке Николая Булаева, руководителей Экспертного управления Администрации Президента. В результате за 2 дня  появились согласованные поправки к этому законопроекту – там есть все инструменты, необходимые вузам для развития. Надеюсь, что в 2008 году Вышка будет в числе первых вузов, выбравших статус автономного учреждения.

- Андрей Фурсенко сказал недавно в интервью журналу «Итоги», что все законы, принятые сегодня, сформировали основу современной системы образования. Означает ли это, что законотворческая работа завершена? Может быть, именно поэтому вы со спокойной совестью покинули пост председателя Комиссии по вопросам интеллектуального потенциала нации?

- Нет, работа не завершена. В ближайшие годы предстоит еще много законодательной деятельности именно в сфере образования.

Что касается моего ухода с поста в ОП, то он никак не связан с окончанием работы над теми или иными законопроектами. Просто мой двухлетний срок подошел к концу. Работа в Общественной палате была очень объемной, занимала до 30% моего рабочего времени. Свой мандат я уступил Евгению Григорьевичу Ясину – он гораздо более достойная фигура, чтобы представлять Вышку в Общественной палате, к тому же не столь занят текущей работой. Но я, разумеется, продолжаю заниматься вопросами развития системы образования, сотрудничать с исполнительной и законодательной властью.

- Будете ли вы участвовать в качестве общественника в работе Российского общественного совета по развитию образования (РОСРО)? В последнее время его заседания почему-то проводятся крайне редко.

- Надеюсь, мы с Виктором Антоновичем Садовничим (как действующие сопредседатели) сумеем реанимировать деятельность РОСРО. Действительно, эта общественная организация в последние годы работала не столь активно, но причина этого – скорее внезапная смерть нашего товарища Анатолия Пинского, который был настоящим «двигателем» РОСРО, нежели наша занятость. Честно говоря, мне хотелось бы, чтобы в РОСРО нашлись и другие лидеры – мы ведь избрали много сопредседателей, можем избрать кого-нибудь еще.

РОСРО – хорошая площадка общения людей, союзов, ассоциаций, заинтересованных в развитии образования, она нужна власти в широком смысле этого слова, Министерству образования и науки РФ, Российскому союзу ректоров, профессиональному сообществу, бизнесменам. Ведь образование и наука – те сферы, где невозможно провести реформу, не убедив профессиональное сообщество в ее необходимости. Точнее, можно объявить о реформе, но она не будет реализована. Успехи и неудачи любых образовательных реформ в постсоветской России определяются тем, учитываются в них реальные интересы профессионального сообщества или нет.

 Борис Старцев, Новостная служба портала ГУ-ВШЭ