Образование в России: легальные и нелегальные аспекты

Предлагаемая работа имеет целью представить главные стороны российского образования, а последнее - как систему общественных, политических, экономических интересов. Официальная статистика рисует нам надводную часть явления. Журналистские расследования и социологические опросы доставляют сведения «из глубины». Будет ошибкой считать, что эти сведения только оживляют сухое чтение или сигнализируют об отдельных негативных фактах. Они ценны как свидетельства многозначной социокультурной реальности ( которую зачастую подают с публицистическими преувеличениями ). Наша реальность такова, что легальные и теневые аспекты в любой действующем секторе российской жизни составляют мозаику многих интересов и опытов выживания в трудных обстоятельствах. Революционные преобразования общества приводили к обвалам нормального существования, а затем к восстановлению старых симбиозов и мимикрий.

Авторы намерены привлечь весь спектр данных по обозреваемой проблеме, ресурсы психологии, социологии, культурологии, политологии, истории образования, чтобы дать объёмную и обоснованную модель образовательной системы с прогностическими возможностями.

Предполагается построить исследование по нескольким тематическим разделам. Их описание даётся ниже.
    
     I. Образование как политическая проблема современной России.

Каково действительное место образования в приоритетах государственной власти и главных действующих игроков на отечественной политической сцене? В нынешнем состязании партийных платформ только ленивый не говорит о жизненной, стратегической важности образования. Каждый мало-мальски грамотный индивид знает, что экономика XXI в. - постиндустриальная, знаниевая, что малообразованные страны не пропускаются в золотой миллиард и будущего не имеют.

Однако возникает устойчивое впечатление, что эти правильные слова звучат с высоких трибун, автоматически вставляются в программы и манифесты только потому, что в перечне государственных задач без них не обойтись. Федеральная программа «Образование» не имеет четкого социального адресата, в обществе нет политически консолидированного лоббиста ориентированного на знание развития. Более того, можно априори утверждать, что «партия образования» в России отсутствует. Анализу такого утверждения будет посвящена часть доклада. Сейчас же изложим положения, из которых будет развёртываться анализ.

Они состоят в том, что за постсоветские годы осуществился переход от просвещенческой культуры к доктрине потребления и эксплуатации сырьевых ресурсов. В 1990-е годы – в эпоху синкретического, стихийного (временами немыслимого) сосуществования старого уклада и элементов нового в экономике, политике, культуре, идеологии - образование не находилось в фокусе интересов старо-нового правящего слоя. Просветительская терминология и частое повторение слов о том, что без развития образования страна обречена, ни в малейшей степени не соответствовали реальному поведению элиты. Медленное умирание советской образовательной системы в результате прекращения субсидий отчасти соответствовало намерениям либерального крыла реформ, отчасти отражало общее безразличие к этому сектору в обстановке перераспределения главных богатств страны. Приватизация части фондов образовательных учреждений и создание частных накапливало базу для дискуссии о соотношении государственного и частного образования. Однако оно не могло иметь столь широкого резонанса как приватизация более доходных областей экономики. Укрепившееся на гребне высоких нефтяных цен место России в международном разделении труда устраивает определённую часть отечественной элиты. Оппонировать идее энергетически - сырьевой сверхдержавы можно только от имени наукоёмкого сектора экономики. Отстаивать направление высоких технологий берётся государство. Оно делает это из стратегических соображений. Однако правильные формулы мертвы, пока они не расписаны применительно к жизненным потребностям людей так, чтобы вычленить общественный интерес в целом и ожидания конкретных социальных групп. В России стратегические задачи государства редко подкрепляются тем цивилизованным представительством групповых интересов, которое обычно осуществляют партии, и это в полной мере относится к образованию. Зато расцвела теневая, клановая, хищническая борьба группировок, при которой объективное знание о положении дел излишне.

Федеральные и ведомственные проекты реформирования образования пишутся с инновационных или умеренно-консервативных позиций, они зовут к централизованному управлению отраслью или самоорганизации преподавательских сообществ. Реформаторы видят в населении объект преобразований, а рыночники – ресурс рынка образовательных услуг. Однако даже и в социально прописанных проектах приоритеты электората отстаиваются лишь как гарантированные для него порции некоторых благ.

Между тем, развитая политика состоит в весьма взвешенной артикуляции интересов разных социальных групп. То, что «сверху» мыслится обобщённо и стратегически, снизу – конкретно и практически. Образование для обычного человека неотъемлемо от жизни его и его детей. В противовес тому, что внятное политическое выражение образовательных потребностей населения не сформулировано, всё общество является потенциальной партией образования.

Однако чтобы перевести потенцию в реальность, требуется дифференцировать установки разных общественных групп к обучению. А это значит – воссоздать картину образования в единстве его явных и теневых сторон.
    
     II. Образовательные ориентации населения

Мы проведём анализ образовательных ориентаций населения. Образование как жизненная ценность востребовано преобладающей массой российского общества. Однако существует значительная дифференциация ожиданий относительно идеологии, характера, качества, стоимости образовательных услуг. По данным социологических опросов, более 90% процентов населения проявляют заинтересованность в школьном обучении своих детей и более 70% хотят дать им высшее образование. Они готовы идти на значительные денежные затраты, в т.ч. по нелегальным каналам. Самые активные потребители образовательных услуг - родители детей-школьников и молодежь студенческого возраста. В связи с распространением с Запада идеологии пожизненного образования (long-live education) контингент заказчиков распространяется на людей зрелого возраста. Это в основном потребители курсов переквалификаций, самообразований и т.д. Пропорции потребителей дорогого, элитарного и дешевого или бесплатного образований будут установлены в исследовании на основе имеющейся статистики по группам населения. Мы включим в наш обзор и старшие возрастные когорты. В западном обществе лица пожилого возраста не входят в число активных потребителей знаний, однако в России дело обстоит иначе. Значительная часть нынешних предпенсионеров и пенсионеров – это советские поколения, воспитанные в ценностях просветительской культуры. Указанные поколения представляют советский ресурс грядущего знаниевого общества – ресурс остаточный, как и советская промышленность, но до сих пор массовый.

Сводить их потребности к прожиточному минимуму – значит делать грубую социально-политическую ошибку. Стоит напомнить, что знание в этих поколениях являлось своего рода религией прогресса, моральной ориентацией, культурным самоопределением и гражданским долгом в соответствии с девизом «Учиться, учиться, учиться». Всеобщее и доступное образование для этих групп - идеал, независимый от того, будут ли они искомым социальным правом пользоваться. Борьба с неравенством и теневыми трансформациями образования находит у них сочувствие и более активную поддержку. С ними смыкается и пересекается масса 40-50летних с высоким образовательным уровнем, а отчасти и более молодых лица, получившие высшее образование советского образца. Это – пласт бывшей советской интеллигенции. Независимо от того, деклассировались ли её представители, сохранили свой статус или несколько его повысили, они испытывают горечь и разочарование от политики 1990х годов. Её историческая несправедливость по отношению к подавляющему большинству представителей данного слоя состоит в том, что именно советская интеллигенция вместе с высококвалифицированными рабочими была естественным кандидатом в средний класс новой России. Однако социальная политика 1990х годов предпочитала других претендентов на эту роль: номенклатуру, теневиков, криминалитет. Указанные социальные слои образуют блок просветительской идеологии, весьма неприязненной к элитарным, коммерческим, теневым составляющим образования.

Иначе ориентировано поведение молодёжи школьного и студенческого возраста, а также их родителей. Если эти группы населения и примыкают к идеально-ностальгическим настроениям носителей советской идеологии, то с поправками, вызванными участием в реальных процессах обучения. Потребитель рынка школьно-вузовских предложений имеет выбор в соответствии с материальными возможностями и, как правило, сталкивается, с теневым отношениями. Журналистские расследования считают удельный вес последних в общем объёме учебных услуг значительным, а социологические исследования его уменьшают.

Мотивация приобщения к знанию многообразна, но без её учета трудно понять поведение в образовательном пространстве. Мотивации обучения в докладе будет уделено внимание в аспекте социальной типологии приобретателей знаний, стратегий их учебной деятельности. Принято считать, что обучение воспринимается: а) как необходимость социализации вообще; б) с точки зрения престижа и приобщения к элите; в) как приобретение жизненных и профессиональных навыков; г) как удовлетворение познавательных интересов. По данным исследований, первая мотивационная группа наиболее многочисленна. Небезынтересно, что более половины россиян условием нормального карьерного развития считают высшее образование, а среднее рассматривают как подготовку к поступлению в вуз.

Это делает устоявшиеся бюджетные квоты студентов (170 человек на 10 тыс. жителей) политически сомнительными и стимулирующими коррупцию. В перспективе завышенные образовательные приоритеты населения благоприятствуют идее всеобщего высшего образования. Что же касается исчезающе малого процента лиц с преобладающей познавательной мотивацией, то это – чрезвычайно тревожный сигнал (если только он не является погрешностью исследовательских процедур).

Независимо от выбора типа образования и материальных вложений в него, качество услуг для потребителя не гарантировано, т.к. российская высшая школа находится в «переходном» положении, а средняя школа не имеет квалифицированных кадров и концепции развития.
    
     III. Состояние образования в России в первом десятилетии ХХI в. и структура образовательного сектора.

Проиллюстрируем замысел исследования модифицированным профессиографическим треугольником. В его вершине – запросы населения к образованию, а в основании возможности (населения и системы образования) и стратегии развития страны. Исследовав образовательные ориентации и ожидания электората, мы обратимся к институциональной и ресурсной базе этих ожиданий.

Статистика образования к 2006 г. в целом обнадёживающая. Падение показателей по охвату детей школьным обучением, комплектации классов, посещению занятий и некоторым другим базисным параметрам прекратилось. Компьютерная оснащенность учебного процесса усилилась. Высшая школа переживает количественный бум. Студентов в России сейчас больше, чем их было в СССР. Количество вновь открываемых вузов в первые годы ХХI в. также превысило советские темпы. Школьно-вузовская статистика будет подвергнута в докладе тщательному анализу по типам обучения, содержанию программ, номенклатуре специальностей, качеству образования. Особое внимание будет уделено диспропорции между гуманитарными и технико-естественнонаучными специальностями, образовавшейся в постсоветские годы. Упадок инженерного и отчасти естественнонаучного образования был вызван в нашей стране деиндустриализацией конца ХХ в. Резонно предположить, что он будет остановлен с ростом экономики. Однако ожидать возврата к пропорциям советского времени было бы наивно. Во-первых, этому препятствует структура образовательных предпочтений населения. Во-вторых, как бы ни относиться к тому, что молодёжь предпочитает управленческо-экономические и гуманитарные профессии инженерным и естественнонаучным, следует признать, что это – мировой трэнд, соответствующий переходу от индустриальной экономике к постиндустриальной. По количеству выпускаемых инженеров США, Германия, Великобритания и другие западные страны сегодня сильно уступают Индии и Китаю. А если обратиться к отечественному материалу, то мы обнаружим тяготение к дореволюционным пропорциям классического и реального образований. Ценностные ориентации сегодняшней молодёжи близки досоветским представлениям о юристах, управленцах, финансистах, журналистах, лицах свободных профессиях как подлинной элите - и техниках, инженерах как наёмных, подчинённых работниках- исполнителях. Мы не находим в этой аналогии ничего удивительного и пугающего. Психологические диспозиции будущих хозяев страны - фактор при выборе стратегического положения России в мире.

Гораздо больше опасений внушает упомянутый выше дефицит познавательной мотивации, падение престижа интеллектуальных занятий и фундаментальных исследований. Именно здесь концентрируется угроза высотехнологичной, наукоёмкой экономике. Мы не можем искать корень зла в уменьшении природной любознательности человеческого существа. Познавательная мотивация неотъемлема от процесса обучения. Если она истощается, то это – диагноз школьно-вузовской системе по упрощённой, но дидактичной формуле «Не бывает плохих учеников, бывают плохие учителя». Реалии среднего и вузовского обучения противоречат ожиданиям б.ч. населения относительно мира знаний, они заставляют людей вступать в коррупционные отношения для получения аттестатов, дипломов, степеней, подавляют желание учиться и удовольствие от познания нового. Узел проблем затянут долгой стагнацией казённых институтов обучения на фоне растущих социальных запросов населения и появления гаммы коммерческих услуг, восполняющих инертность системообразующих механизмов отрасли.

Радикальные инновационные проекты предлагают разрубить этот узел переориентацией школы на своего заказчика. Такой подход требует более подробного изучения образовательного спроса и его удовлетворения. Демократические эксперименты 1990х годов с корректировкой программ по желанию родителей были малоудачны и дали реакцию 2000х в сторону нормативизации учебного процессы. Что касается надежд на формирование корпоративного заказа высшей школе, то они наталкиваются на отсутствие корпораций, желающих готовить себе кадры под хайтек. Коммерческие институты также не замечены в подобном желании. Они предлагают облегчённые варианты программ государственных вузов по модным гуманитарным специальностям в исполнении совместителей из тех же вузов.

В доклад будет включён анализ структуры образовательной сферы по видам учебных заведений и услуг. Мы затронем и социальные последствия вузовского бума последних лет. Предстоит проверить некоторые предположения. А именно, о том, что коммерческое обучение удовлетворяет спрос на образование как таковое, безотносительно к его содержанию и качеству, отчасти и престижные ориентации на модные профессии. Указанные социальные функции выполняются и частными, и государственными заведениями. Для последних смена академического профиля в значительной степени вынуждена постоянным бюджетным недофинансированием. Рыночно-поточное производство аттестатов, дипломов, степеней удовлетворяет некоторые потребности и амортизирует некоторые напряжения в обществе, однако оно опасно преумножает массу суррогатного или фиктивного образования. Особенно разрушительно оно для государственных учебных заведений, тем более в долгосрочном плане. Образование относится к сфере государственных преференций. Как показывает зарубежный опыт, коммерческое обучение терпимо только на фоне достаточного бюджетного субсидирования всех желающих и способных учиться. Иначе, в обмен на небольшое финансовое подспорье, приходится отказываться от аутентичных ценностей познания, демократизма, творческой атмосферы, общественной репутации непродажной науки.

Борясь за выживание, государственные школы и вузы обзавелись полулегальными и нелегальными каналами самофинансирования, сетью теневых отношений, в которых общественный спрос на образование пополняет скудный преподавательский бюджет. Этот теневой симбиоз неизбежен при остаточном субсидировании просвещения и науки, а также при неясности государственной стратегии будущего.
    
     IV. Теневые отношения в образовании. Криминальная педагогика.

Рассматривая подводную часть образования, мы не сможем обойти общие толкования, «философию» российской коррупции. Мы рассматриваем взятку как попытку коммерческого отношения в некоммерческой сфере. Познание, обучение, воспитание по своему существу есть некоммерческие процессы. Поэтому оплата обучающимся экспертизы своих достижений и продуктов своей деятельности чревата коррупцией, тем более, если она осуществляется на основе приватной сделки сторон.
     Мы отличаем теневые (коммерческие) отношения в некоммерческих ситуациях по взаимному согласию и заинтересованности от вымогательств, принуждения, когда взаимного согласия нет. Эпизоды без согласия являются явно криминальными. К таковым также относятся случаи нарушения действующих законов. Таким образом, можно предварительно разделить теневые образовательные услуги и криминальную педагогику. Мы попытаемся оценить объем услуг, циркулирующих в теневом секторе образования, а также привести их перечень. Попробуем предварительно наметить градацию указанной сферы.

1) Сборы с родителей, учащихся, студентов на содержание, ремонт, строительство учебных помещений, покупку мебели, учебного оборудования, инвентаря, проведение коллективных мероприятий и т.д. Очевидно, что при остаточной государственной поддержке образования перед нами просто неизбежная форма общественного самофинансирования школы. Однако трудно уследить, когда ресурс выживания начинает пополнять кошелек сборщиков. Поэтому кассы родительских и попечительских советов, спонсорских взносов и т.д. должны быть легальны, прозрачны, обеспечивать только выживание и развитие учебных заведений.

2) Сдача в аренду учебных помещений, оборудования, бросовая распродажа книжных фондов, научных и методических материалов, архивов и т.д. Неизбежное зло выживания, которое превращается в распродажу государственного имущества администрацией и другим ответственными лицами. В 1990х годах через коммерческие структуры и акционерные общества часть образовательных фондов была приватизирована. В наибольшей степени пострадала сеть детских садов, которая практически исчезла.

3) Дополнительные платные учебные занятия, консультирования и другие услуги в школах и вузах. Широкого распространения не получили, т. к. по доходности уступают собственно нелегальным школьно-вузовским промыслам. Источник пополнения доходов преподавателей. В таком качестве приносят больше пользы одной стороне, чем другой, т.к. оплачивают часть обязательной преподавательской нагрузки и снижают общий уровень преподавания. Создают отношения протекции и коррупции.

4) Продажа бюджетных мест абитуриентам, коррупция на вступительных экзаменах. Возможно, главная статья вузовской теневой экономики. Отчасти идёт на субсидирование учебного процесса, отчасти на обогащение причастных к вступительным экзаменам лиц. Превращает конкурсный отбор в фикцию для малоимущих и не причастных к вузовской среде. Ухудшает качество вузовских наборов. Затрудняет социальную мобильность. Даёт вчерашним школьникам первые уроки цинизма, коррупции, протекции, подлога в мире высокого знания и науки. Введение ЕГЭ грозит уменьшить доходность этой статьи теневой экономики, но едва ли устранит её совсем.

5) Продажа зачётов, экзаменационных оценок студентам обучающими их преподавателями. Распространению способствует обилие и сложность аттестационных работ на курсе. Иногда вокруг баллов, зачетов, допусков складывается такса. Однако явная связь между сложностью предмета и его «взяткоемкостью» едва ли существует. Скорее, степень массовости и систематичности поборов – дело местной традиции. Очень распространены недорогие подношения ( как правило, спиртное и конфеты) и угощения преподавателей студентами. Эта форма подкупа так закрепилась в «обычном праве» учебных заведений, что уже и не рассматривается как взятка ( т.е. покупка определенного блага), а становится подобием обязательного феодального побора с учащихся.

От «благодарностей» по добровольному и «добровольно-принудительному» согласию следует отличать открытые вымогательства денег и подарков. Такие эпизоды мы квалифицируем как криминальные.

6)Частный сектор учебных услуг. По большей части нелицензирован и нелегален. Изготовление рефератов, библиографий, отчётов, курсовых и дипломных работ, чертежей, контрольных, шпаргалок по объявлению и под видом консультирования приобрело массовый характер и поэтому представляет реальную угрозу для учебного процесса. При широком использовании указанных учебных суррогатов мы рискуем получить вместо обучения его имитацию. Положение усугубляется появлением под видом выполненных заданий «скачанных» из Интернета материалов. Зачастую их «авторы» даже не читают своих произведений. Вольное теневое предпринимательство пересекается с бизнесом школьных и вузовских педагогов. Однако только в сегменте относительно простых и стандартных работ. Там, где получение искомого блага связано с процедурами защит, утверждений, обращаются к лицам, включённым в учебный процесс, т.е. к самим педагогам.

7) Торговля учеными степенями, изготовление дипломных работ и диссертаций преподавателями. Бойкая торговля дипломами время от времени вскрывается в периферийных и национальных вузах. Изготовление и защита диссертаций – прерогатива крупных научных центров с кандидатскими и докторскими диссертационными советами. Указанный промысел требует налаженной инфраструктуры, т.к. просто представить к защите купленную работу невозможно. Защитная процедура состоит из обсуждений и предзащит на кафедрах, экспертных заключений диссертационного совета, решения председателя совета, заключений оппонентов. Все эти шаги имеют свои таксы, причём, не только для «левых» соискателей. Защита диссертаций и для добросовестного соискателя весьма затратна.

В предлагаемом анализе нас будут интересовать не только механизмы, обороты, но и социальные причины указанного явления. Безусловно, перед нами один из краеугольных камней теневого сектора образования. Сеть продвижения покупных и слабых работ опутывает верхние слои академического сообщества, проникает в кабинеты ВАКа и министерств. Она связывает вузовскую верхушку с региональной элитой сильнее, чем декларации о просветительских намерениях.

Поднявшаяся в последние годы мода на учёные степени - аналог анноблизации (покупка дворянских титулов буржуазией). Отчасти она вызвана прекращением советского иерархического порядка и недоформированностью постсоветской табели о рангах. Учёные степени временно замещают утраченные престижно-статусные позиции.

8) Протекция при получении субсидий, заказов, грантов, конкурсных мест; покупка законодательных преференций. Верхняя часть коррупционной вертикали. Сформировалась как реакция на идею соревновательно- грантовой организации науки и просвещения. Грантополучатели популярных фондов довольно быстро образовали замкнутый круг. Их конференции, семинары, летние школы в ряде случаев приобрели налёт тусовок. Экспертиза проектов и отчётов фактически перестала быть закрытой и анонимной. Результат – весьма малый научный выход программ и проектов. Предстоит проанализировать результаты почти полутора десятилетий жизни по правилам грантополучания. Однако уже ясно, что в образовании не произошло желанных трансформаций и новая практика попала в старую колею групповых сговоров и откатов.
    
     Шкуратов Владимир Александрович,
     Кузнецов Анатолий Иванович
     ООО «НАРРАДИГМА»,
     «Лаборатория медиаментальности и аналитики
     политических процессов».