Бизнес и государство не тратят деньги на то, что не приносит быстрой выгоды

Высококвалифицированные кадры, подготовленные на хорошей научной базе, нужны всем. Однако, как сказал один человек, сегодня только Минфин знает, что такое наука, а что наукой назвать нельзя, а следовательно, нельзя и финансировать из госбюджета. Конечно, мы должны ориентироваться на конечный результат, как от нас требуют экономисты. Необходимо разработать методику расчета результатов научной деятельности, по которым будем отчитываться, потому что вузовская наука живет не одними только материальными результатами. Очень трудно, например, отчитываться об эффекте разработки нормирования в градостроительной отрасли.

Если мы посчитаем, к каким результатам приводит введение той или иной нормы, то это могут быть миллиарды. А как оценивать эффективность и прибыльность гуманитарных разработок? Но методик нет, и Минфин за научные разработки все это не считает. Однако материальная прибыль без интеллектуальных затрат не существует. Я не могу понять, почему триада «госзаказ — льготы — система инновационной деятельности на базе программы целевого управления» никак у нас не реализуется. Прав министр образования и науки РФ Андрей Фурсенко, когда говорит, что проблема нецелевого использования результов предоставления льгот  — дело совсем другой организации, пускай она этим и занимается, приведет все в порядок. Воруют во всем мире, но механизмы господдержки науки и образования за границей тем не менее работают.

Министерство образования и науки РФ требует от нас отчетов о количестве оформленных патентов, а между тем люди не хотят оформлять их как свои изобретения, потому что это для них слишком дорого (когда еще эти изобретения дадут экономический эффект). Мы будем заставлять их кнутом оформлять эти бумаги, но патентоведение ушло из сферы обслуживания научного работника, неизвестно, кто сегодня его финансирует. Значит, нужно найти формулу поддержки этого направления, которое, естественно, должно себя оправдывать.

Сегодня вузам запрещено формировать инновационные организации, создание которых вместе с РАН, другими академиями или организациями, имеющими достойный статус, было столь естественным для высшего образования, потому что результаты их научной деятельности шли на развитие учебного процесса и научно-исследовательских работ. Почему же нынче все это отменяется, объявляется незаконным? В чем, собственно говоря, чиновники видят тут криминал? Ведь из вузов полностью ушел такой раздел разработок, как эксперимент, потому что чиновники считают его проведение простыми затратами, не имеющими смысла. В результате мы имеем Трансвааль, ибо не было проведено проверки специальной модели, которая бы помимо виртуальных процессов работы всей конструкции показала, как при соответствующих нагрузках будут работать вся эта конструкция, все те материалы, из которых ее предусмотрено было изготавливать. Эксперимент ушел отовсюду, бизнес постарался от него избавиться, не тратить деньги на то, что ему казалось не нужным, но почему-то удивительным образом и государство от этого важного дела устранилось.

Еще одна проблема — производственная база высшего образования. Минимущество, скажем, реквизировало у нас опытно-производственный цех во Владивостоке, который испытывал результаты научно-исследовательских разработок. На его базе развернуто зарабатывание денег, но больших налогов эта производственная база все равно не платит. Мы же пять лет ставим вопрос о возращении цеха, который, кстати, выполнял значительную часть работ по вузовской инновационной деятельности. Все — за, кроме Минимущества. Вот и выходит, что если командовать наукой и образованием станут чиновники, не понимающие сути своей деятельности, ничего у нас с развитием страны не получится.

Александр КУДРЯВЦЕВ, президент Российской академии архитектуры и строительных наук, президент Московского архитектурного института