Дефектологи — в загоне

Высококвалифицированные кадры, подготовленные на хорошей научной базе, нужны всем. Однако, как сказал один человек, сегодня только Минфин знает, что такое наука, а что наукой назвать нельзя, а следовательно, нельзя и финансировать из госбюджета. Конечно, мы должны ориентироваться на конечный результат, как от нас требуют экономисты. Необходимо разработать методику расчета результатов научной деятельности, по которым будем отчитываться, потому что вузовская наука живет не одними только материальными результатами. Очень трудно, например, отчитываться об эффекте разработки нормирования в градостроительной отрасли.

Если мы посчитаем, к каким результатам приводит введение той или иной нормы, то это могут быть миллиарды. А как оценивать эффективность и прибыльность гуманитарных разработок? Но методик нет, и Минфин за научные разработки все это не считает. Однако материальная прибыль без интеллектуальных затрат не существует. Я не могу понять, почему триада «госзаказ — льготы — система инновационной деятельности на базе программы целевого управления» никак у нас не реализуется. Прав министр образования и науки РФ Андрей Фурсенко, когда говорит, что проблема нецелевого использования результов предоставления льгот  — дело совсем другой организации, пускай она этим и занимается, приведет все в порядок. Воруют во всем мире, но механизмы господдержки науки и образования за границей тем не менее работают.

Министерство образования и науки РФ требует от нас отчетов о количестве оформленных патентов, а между тем люди не хотят оформлять их как свои изобретения, потому что это для них слишком дорого (когда еще эти изобретения дадут экономический эффект). Мы будем заставлять их кнутом оформлять эти бумаги, но патентоведение ушло из сферы обслуживания научного работника, неизвестно, кто сегодня его финансирует. Значит, нужно найти формулу поддержки этого направления, которое, естественно, должно себя оправдывать.

Сегодня вузам запрещено формировать инновационные организации, создание которых вместе с РАН, другими академиями или организациями, имеющими достойный статус, было столь естественным для высшего образования, потому что результаты их научной деятельности шли на развитие учебного процесса и научно-исследовательских работ. Почему же нынче все это отменяется, объявляется незаконным? В чем, собственно говоря, чиновники видят тут криминал? Ведь из вузов полностью ушел такой раздел разработок, как эксперимент, потому что чиновники считают его проведение простыми затратами, не имеющими смысла. В результате мы имеем Трансвааль, ибо не было проведено проверки специальной модели, которая бы помимо виртуальных процессов работы всей конструкции показала, как при соответствующих нагрузках будут работать вся эта конструкция, все те материалы, из которых ее предусмотрено было изготавливать. Эксперимент ушел отовсюду, бизнес постарался от него избавиться, не тратить деньги на то, что ему казалось не нужным, но почему-то удивительным образом и государство от этого важного дела устранилось.

Еще одна проблема — производственная база высшего образования. Минимущество, скажем, реквизировало у нас опытно-производственный цех во Владивостоке, который испытывал результаты научно-исследовательских разработок. На его базе развернуто зарабатывание денег, но больших налогов эта производственная база все равно не платит. Мы же пять лет ставим вопрос о возращении цеха, который, кстати, выполнял значительную часть работ по вузовской инновационной деятельности. Все — за, кроме Минимущества. Вот и выходит, что если командовать наукой и образованием станут чиновники, не понимающие сути своей деятельности, ничего у нас с развитием страны не получится.

Александр КУДРЯВЦЕВ, президент Российской академии архитектуры и строительных наук, президент Московского архитектурного института

Когда мы произносим: «высшее образование», рефреном звучат слова «фундаментальность», «приоритетность», «качество», «профессионализм». Не стоит сегодня говорить о достижениях вузов — их и в самом деле много. Надо в первую очередь замечать те недостатки, которые есть в нашей сфере.

Каждый стремящийся во власть в своих программах неизменно говорит об образовании и здоровье. Владимир Путин сказал как-то, что здоровье детей  — самая главная проблема в нашей стране. Провели диспансеризацию, и тогдашний министр здравоохранения Юрий Шевченко через два месяца после ее начала доложил президенту, что она проведена. На самом деле это был блеф. Тяжелые заболевания и синдромы врачам ясны сразу, но есть заболевания, которые связаны с нервно-психическими расстройствами, их диагностика крайне сложна и продолжительна. И тут нужно говорить о качестве подготовки специалистов в этой сфере в вузах страны, потому что самое страшное — плохо подготовленные кадры.

Приведу пример: когда-то в СССР было 10-12 вузов, которые выпускали специалистов, теперь есть 109 учреждений, которые, позиционируя себя университетами, занимаются подготовкой кадров для специальных дошкольных и школьных учреждений. Тысячи так называемых специалистов работают в этих учреждениях, но только 8-10% из них имеют специальное образование. Что же это за «университеты»? В 90 процентах случаев там нет профессорско-преподавательского состава. Те, кто занимается преподавательской работой, случайные люди, которые не хотят повышать свою квалификацию, не могут даже понять до конца, чем они занимаются. Но при этом учат студентов! Это просто страшно, потому что потом эти студенты приходят не к простым ученикам обычных школ, а к детям с нарушениями интеллекта, нарушениями развития, речи, слуха, с нервно-психическими заболеваниями.

47% детей не имеют возможности получить нормальное образование по состоянию здоровья. Почему, спрашивается, это происходит? Причина проста: более 50% новорожденных попадают в зону риска, а 30% нуждаются в срочной реанимации. Они страдают поражением центральной нервной системы, которое требует пристального внимания, специальных кадров. Понимая это, нужно серьезно отнестись к тому, что происходит в вузах. У нас есть специалисты, есть уникальные коллективы, есть техника, позволяющая ставить своевременные диагнозы и оказывать неотложную грамотную помощь. Но за прошедшие 30 лет дефектология превратилась в самую отсталую отрасль высшей школы, где на специальность приходится по 2 — 4 доктора наук — это цифры ВАКа. А когда-то именно Россия была ведущей страной в мире по смежным областям, по образовательным системам.

Нужно проверить лицензии тех высших учебных заведений, которые каким-то образом получили право на организацию кафедр, факультетов, не имея никакого интеллектуального потенциала. Необходимо заставить работающих специалистов пройти повышение квалификации, причем за свои собственные деньги, потому что некогда ждать, пока у государства дойдут до этого руки и появятся деньги. Мы должны понять, что дефектология — особая сфера, и не может педагог, не знающий основ неврологии, нейрологии, психиатрии, психологии, анатомии, психологии личности, быть специалистом, педагогом или учителем. Для такой работы нужны фундаментальные знания, их должны давать вузы. Необходимы программы, стандарты подготовки и, конечно, нужна переподготовка профессорско-преподавательского состава.

Виктор ШКЛОВСКИЙ, академик РАО

По материаллам сайта Учительская газета.